Убийство в запертой комнате - Страница 34

Однажды Тамблин подумал: а не прекратить ли ему выпуск математической литературы раз и навсегда? Не начать ли печатать вместо нее тоненькие сборники стихов или критических очерков? Настоящая литература — вот что будет означать марка «Книги Тамблина». Никаких больше «если x равняется 12, а у — 10, то чему равен угол а?». Никаких логарифмов. И никакой язвы!

Вспоминая о своей язве, Джоффри Тамблин всякий раз испытывал болезненное ощущение где-то под ложечкой.

Поэзия, продолжал он мечтать, тоненькие очаровательные томики. Прелесть! Я перееду за город и оттуда буду управлять всеми своими делами. Никаких поездок в метро! Никакой толчеи! Никаких расписаний! И никаких редакторов, слишком много о себе понимающих на том лишь основании, что они окончили Гарвард. Хватит с меня несостоявшихся гениев, которые вынуждены рисовать треугольники вместо обнаженных женщин, и зануд профессоров, отравляющих всем жизнь своими идиотскими задачками. Только тоненькие прелестные книжечки стихов. Поэзия, поэзия, созданная изящными златокудрыми красавицами. А-а-ах!

Джоффри Тамблин жил на Силвермайн-роуд, на самой окраине 87-го участка. Вечерами, после работы, он проходил пешком квартал от издательства — на Холл-авеню, в центре города — до станции подземки, доезжал на поезде до Шестнадцатой улицы, поднимался наверх и снова шел пешком к дому через кварталы, некогда считавшиеся фешенебельными. Теперь район приходил в упадок, как, собственно, и весь мир. А виновата в этом прежде всего математика. Она сводила жизнь к элементарным формулам, и получалось, что в конечном счете реальна только алгебра. Бесконечность, умноженная на х, равняется взрыву водородной бомбы. Мир уничтожит не вселенский пожар. Его погубят иксы и игреки.

В последнее время район, неподалеку от которого жил Джоффри Тамблин, приобрел какой-то скверный запах. Пустыри, захламленные барахлом, — тамошние жители выбрасывают его прямо из окон. Уличные шайки — наглые молодчики щеголяют в шелковых жилетах и убивают направо и налево, а полицейские в это время сладко спят. Гангстеры, кругом одни гангстеры, ценящие геометрическую правильность кроссвордов, а не человеческое достоинство. Нет, надо послать все это подальше, и чем скорей, тем лучше. Поэзия, поэзия, где твоя красота!

Сегодня пройдусь через парк, решил Джоффри Тамблин.

Эта мысль привела его в хорошее расположение духа. Когда-то давно, еще до того как Джоффри Тамблин с головой погрузился в мир иксов и игреков, он частенько гулял по Гровер-парку, любовался оранжевой луной и убеждался, что посреди городской суеты еще находится место романтике и тайне. Теперь, пережив три язвы, он твердо знал, что в парке гораздо больше хулиганов, чем романтиков, и что ходить лучше не по парку, а по хорошо освещенной улице. Тем не менее он испытывал радость при мысли о предстоящей прогулке.

Джоффри Тамблин шел быстро. Размышляя о поэзии, он машинально отметил очередное вторжение математики в повседневную жизнь: зеленые фонари у входа в полицейский участок составляли число 87. Цифры, цифры, куда ни глянь, всюду цифры.

Впереди него шли трое молодых людей. Юные преступники, начинающие гангстеры? Нет, скорее студенты. Будущие ядерные физики или математики. Что им понадобилось в этой части города? Поют, отметил про себя Тамблин. И я тоже пел когда-то. Ничего, посмотрим, как они запоют, когда столкнутся с реальностью плюсов и минусов. Тогда я их послушаю, тогда я их послушаю…

Джоффри Тамблин вдруг остановился.

Ботинок приклеился к тротуару. С отвращением Тамблин отодрал подошву от асфальта и осмотрел ее, пытаясь понять, в чем дело. Жевательная резинка! Господи, когда же эти свиньи перестанут сорить, когда отучатся бросать жвачку на тротуар, где ходят люди!

Тихо чертыхнувшись, он стал озираться по сторонам в поисках клочка бумаги. Эх, жаль, нет под рукой учебника доктора Фанензеля, сейчас очень пригодился бы!

На мостовой у тротуара он заметил голубой листок и подошел к нему. Подняв листок, он и не подумал прочитать, что на нем написано. Да и что там может быть! Небось выбросили счет из магазина. Опять цифры, цифры, цифры. Цены, цены, цены. А поэзия где?

Скомкав голубой листок, Джоффри Тамблин стал оттирать с подошвы остатки жвачки. Затем скатал его потуже, превратил в шарик — геометрическое тело! — и бросил в водосточный люк. Шарик провалился через решетку.

Туда ему и дорога. И всей геометрии тоже.

У послания Майера Майера не было ничего общего с тоненькой книжечкой трагических стихов.

— Солнце сияет, утро наступает, — пел между тем Сэмми. — Ура, ура, на ярмарку пора!

— Ура, ура, на ярмарку пора, — повторил Баки.

— А дальше как? — спросил Сэмми.

— Ура, ура, на ярмарку пора, — настаивал на своем Баки.

— Давайте споем песню нашего колледжа, — предложил Джим.

— К черту! — отрезал Сэмми. — Лучше «Русалку Минни».

— Я не знаю слов, — сказал Джим.

— Кому нужны слова? Дело в чувствах, а слова — ерунда.

— Это точно, — согласился Баки.

— Слова — это всего лишь слова, — философски изрек Сэмми, — если они не исходят вот отсюда. — Он постучал себя по груди.

— Где эта Мейсон-авеню? — осведомился Джим. — Где наши испанские курочки?

— Уже скоро, — сказал Сэмми. — Только не кричи. Здесь полицейский участок.

— Терпеть не могу полицейских, — признался Джим.

— Я тоже, — сказал Баки.

— В жизни не встречал полицейского, — сообщил Сэмми, — который не оказался бы самым настоящим сукиным сыном.